«Духовное перерождение»
На протяжении всей советской истории Русская православная церковь (РПЦ) страдала от гонений и многочисленных ограничений, которые были наложены на ее деятельность властями и в некоторой степени ослабли лишь накануне перестройки. К ее началу РПЦ подошла с грузом серьезных внутренних конфликтов, которые скрывались под завесой строгой и официозной публичной активности. Перечислим те из них, которые повлияли на историю церкви уже в 1990-е.
С конца 1960-х годов в церковной иерархии нарастали противоречия между большой группой умеренно прогрессивных и довольно молодых епископов, в разные годы работавших в Отделе внешних церковных сношений (ОВЦС), и большим количеством консервативно и гиперконсервативно (фундаменталистски) настроенных епископов и священников (особенно в монашеском сане). Первых обычно называют «никодимовцами» — по имени их духовного наставника и лидера, митрополита Ленинградского и Новгородского, главы ОВЦС Никодима (Ротова), скончавшегося в 1978 году. Многие из них либо служили в столицах союзных республик и в Ленинграде, либо же возглавляли епархии РПЦ за рубежом. Оппоненты считали их излишне «прокатолическими», либеральными и слишком лояльными к атеистической власти. Консерваторы и фундаменталисты, в свою очередь, тяготели к иррациональному, мистическому православию, при этом отличались плохо скрываемым антисемитизмом и криптомонархическими симпатиями. Их опорой была русская провинция, а вместе с ней Южная Беларусь и Восточная Украина.
Второй конфликт был производным от первого. Огромное число священников и церковных активистов не доверяло епископату в целом или, во всяком случае, его наиболее «прогрессивной» части. Подчиняясь епископам по административной линии, они искали «духовного руководства» у неформальных авторитетов («духовников») — «старцев» и «стариц». Те могли находиться в священническом или монашеском сане, номинально не занимая никаких мест в церковной иерархии. При этом некоторые из них возглавляли целые неформальные духовные движения (особенно активные в Украине), в которые входили некоторые из епископов, десятки, а то и сотни священников и монашествующих, тысячи мирян. Многие духовники знали друг друга и координировались друг с другом, так что фактически внутри церкви была создана параллельная система управления, основанная на подлинном духовном авторитете.
Еще один конфликт касался украинского вопроса. На Украину, прежде всего на Западную, приходилось как минимум 60% от всех приходов РПЦ. Оттуда же в духовные семинарии поступало подавляющее большинство абитуриентов. К 1980-м годам украинское по происхождению духовенство стало составлять большинство во многих епархиях севера России и Сибири. Однако на общецерковном уровне Украина была представлена только главой Украинского экзархата (будущая УПЦ) и некоторыми епископами украинского происхождения.
Кроме того, в Галичине и отчасти в Закарпатье — регионах с максимально плотной сетью православных приходов в стране — значительная часть легальных общин и духовенства скрытно поддерживала греко-католическую церковь, запрещенную в СССР в 1946 году и ушедшую в подполье. Другие общины сочувствовали идеям автокефалии (полной самостоятельности) украинской православной церкви. Поэтому многие установки и обряды, принятые в РПЦ, там по факту не исполнялись, церковнославянский язык (тем более с русским произношением) не использовался, а духовенство и миряне сохраняли надежды на изменение ситуации в благоприятную для себя сторону.
Наконец, еще один крупный конфликт тлел между всей — в целом консервативной и одновременно очень боязливой — церковной иерархической системой и тысячами молодых и уже не очень людей с высшим образованием, которые в больших и университетских городах начиная с середины 1960-х годов приходили к православию. За это время у них накопилось много вопросов к иерархам — как об их сервильности по отношению к советской власти, так и о низком уровне богословской подготовки духовенства. Незадолго до перестройки и внутри этой «интеллигентской» среды произошел раскол, который в дальнейшем только расширялся: они разделились на сторонников фундаменталистского и промонархического православия и на тех, кто поддерживал идеи либерализации и осовременивания церковной жизни в духе прошедшего в начале 1960-х у католиков Второго Ватиканского собора.
Через два года после начала перестройки, в 1987–1988 годах, тысячелетие Крещения Руси было решено отмечать на государственном уровне, и это знаменовало собой окончательную либерализацию религиозной политики. Церкви начали массово возвращать храмы, а к 1990 году с ее деятельности были фактически сняты все ограничения.
Тогда же, в 1990 году, скончался возглавлявший РПЦ патриарх Пимен (Извеков) и на его место был избран яркий представитель «никодимовцев» — относительно молодой, энергичный, с хорошими манерами и четкой речью митрополит Алексий (Ридигер). Он происходил из семьи русских эмигрантов-дворян с немецкими корнями, после революции 1917 года переселившихся в Эстонию. И хотя нов ый патриарх с юности жил в СССР и сделал карьеру в качестве церковного администратора, его отличал вполне европейский лоск в отношениях с властями и общественностью.
Советское телевидение и кино вдруг занялись явной пропагандой православия; священники не успевали крестить, исповедовать и венчать толпы новых прихожан; церковное начальство без устали принимало группы верующих, желавших открыть приход и вернуть ему храм в своей местности; сами православные активисты с энтузиазмом определяли новые цели и сферы деятельности: создать приход, издательство, детский сад или, быть может, заняться организацией паломничеств.
Православная интеллигенция и вообще приходские активисты среднего возраста сотнями рукополагались в сан священника или уходили в монастыри. «Никодимовцы» были очень востребованы для расширения международных контактов РПЦ, особенно с европейскими церквями. Оттуда (прежде всего из Германии) в СССР, а потом и в новую Россию по церковной линии хлынул поток гуманитарной помощи — от продовольствия и одежды до оборудования для епархиальных издательств и радиостанций. Политики-«демократы» в России и в большинстве других постсоветских стран поддерживали РПЦ, видя в ней союзника в борьбе с коммунистической номенклатурой, а рядовые демократические активисты зачастую позиционировали себя как православные. Некоторые епископы и активные священники стали депутатами.
Многие старые проблемы, конфликты и противоречия были забыты или ушли в тень перед лицом открывшихся возможностей. Но один из этих конфликтов все же вылился в настоящую катастрофу.
Вышедшая из подполья Украинская греко-католическая церковь (УГКЦ) и автокефалистские движения в Западной Украине (вошедшие в состав зарубежной Украинской автокефальной православной церкви) в несколько этапов лишили РПЦ практически всех приходов в Галичине, а также заметного числа приходов в соседней Волыни. Переходы общин и раздел храмов сопровождались сотнями брутальных инцидентов вроде драк крестьян одних и тех же сел между собой, приездов отрядов боевиков-добровольцев из крупных городов для поддержки «своих», принуждения некоторых священников «определяться».
Так РПЦ получила первый сигнал о том, что на религиозном пространстве бывшего СССР есть и другие серьезные силы со своими интересами. В РПЦ, впрочем, это восприняли как повод затаить обиду на Ватикан, которому с доктринальной точки зрения подчинялась УГКЦ, за то, что тот ничего не сделал для защиты интересов русской церкви. Тот факт, что во всех прочих новых государствах удалось не только сохранить, но и в разы нарастить инфраструктуру, в РПЦ особенно не ценили и считали чем-то само собой разумеющимся.
К 1994 году период эйфории, когда РПЦ нравилась всем вокруг, окончательно прошел. Стало ясно, что религиозность населения уже не достигнет дореволюционных масштабов и Россия больше не будет «православным государством». Число посетителей храмов резко упало (в Москве Пасха 1994 года была рекордной по посещаемости храмов на ночную службу, спустя три года она снизилась в полтора раза, к середине 2000-х — в три), а РПЦ растратила все ресурсы на открытие старых храмов и строительство новых. У церкви возник дефицит одновременно средств, духовенства и прихожан.
В свою очередь, западные спонсоры, наблюдая за улучшением ситуации с продовольствием и потребительскими товарами, активно сокращали объемы помощи. Зато, как обнаружили православные священники, буквально за три года они оказались в обстановке острой «духовной конкуренции» с многочисленными религиозными организациями, открыто заявившими о себе в городской среде. Многие из них спонсировались как раз западными единоверцами (или общинами из Восточной Азии). В крупных городах наблюдалась еще и резкая активизация жизни в католических общинах и католического миссионерства. Стало очевидно, что РПЦ проигрывает битву за образованную молодежь и старших школьников конкурентам в целом, а конкретно католикам — борьбу за симпатии гуманитарной интеллигенции, которая раньше интересовалась исключительно православием.
Тем временем среди церковных активистов абсолютное большинство стали составлять довольно радикальные русские националисты, в том числе из бывших советских идеологических работников, которые открыто ненавидели «демократов» и «Запад». Символом и лидером этого направления стал гиперконсервативный митрополит Санкт-Петербургский Иоанн (Снычев), от имени которого его помощник, бывший политрук подлодки Константин Душенов, распространял многочисленные воззвания, нередко с антисемитскими формулировками.
В результате «демократическая общественность», доминировавшая в медиа и научной сфере, а также представленная в парламенте, пришла к пониманию, что РПЦ в целом — это не союзник, не «прогрессивная сила» и, тем более, не моральный или политический ориентир.
Зато отношения РПЦ с государством развивались как нельзя лучше, даже несмотря на участие некоторых православных активистов в конфликте 1993 года на стороне парламента. Случившиеся вскоре после этого выборы в российскую Госдуму завершились крайне неудачно для «демократов» и принесли сенсационную победу проимперской ЛДПР Владимира Жириновского. Исполнительная власть ответила на это постепенным отказом от «демократической» риторики и заменой ее на умеренно-патриотическую и «государственническую». РПЦ стала играть роль символа подлинной российской государственности, а развитую сеть приходов власть, возможно, рассчитывала использовать на президентских выборах 1996 года.
Окружение Ельцина поддерживало своих партнеров, предоставляя им таможенные льготы, которые позволяли лидерам соответствующих структур быстро заработать на экспорте или импорте. Помимо РПЦ в число таких партнеров попал Национальный фонд спорта и ветераны-«афганцы», выступившие в защиту президентской власти в октябре 1993 года и тоже обладавшие широкой сетью местных организаций. Все эти организации с разрешения правительства стали беспошлинно завозить в страну алкоголь и сигареты, и в конце 1996 — начале 1997 годов в прессу попали документы о соответствующей деятельности церковных структур, а также подробности их участия в нефтяном экспорте. Документы бросали тень прежде всего на одного из признанных лидеров «никодимовцев» — главу ОВЦС и будущего патриарха, тогда митрополита Кирилла (Гундяева) и некоторых его помощников. В прессу они были переданы одним из руководителей РПЦ, принадлежавшим к конкурирующей группировке (подробнее об этой истории в книге «Экономическая деятельность Русской Православной Церкви и ее теневая составляющая»).
Публикации вызвали громкий скандал и окончательное разочарование многих представителей либеральной интеллигенции в РПЦ, в итоге способствовав отмене таможенных преференций.
Впрочем, у государства хватало других «пряников». В 1994–1995 годах в Москве был заново построен огромный кафедральный собор — Храм Христа Спасителя. Государство активно финансировало реставрацию храмов и монастырей, объявленных историческими памятниками. А в 1997 году православие было законодательно признано главным вероисповеданием в стране. 26 сентября президент Ельцин подписал новую редакцию федерального закона о свободе совести и о религиозных объединениях, в преамбуле которого была отмечена «особая роль православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры». Для чиновничества и бизнеса это был недвусмысленный сигнал — выделить среди прочих конфессий православие и РПЦ как главную известную им православную организацию.
Благодаря этому церковь смогла проталкивать некоторые свои требования или (чаще) блокировать инициативы своих многочисленных оппонентов, особенно организаций, требующих гендерного равенства, защиты прав детей, развития новых направлений медицины, защиты прав религиозных меньшинств.
Лоббистские усилия РПЦ стали отражением внутренних процессов, в ходе которых усиливалось влияние консерваторов и громкость консервативной риторики.
К тому времени наиболее типичных внутрицерковных конфликтов было три. В первом случае епископ требовал слишком много денег от приходских священников, не скрывая пренебрежения к ним и регулярно переводя с прихода на приход. Второй тип конфликта был связан с тем, что, в свою очередь, священники, духовники и старицы в своем толковании православной догматики или в использовании практик нарушали не только церковное учение, но и Уголовный кодекс (например, вымогая у своих приверженцев деньги, совершая сексуальные преступления или осуществляя психологическое давление и вмешательство в их семейную и личную жизнь). Манипуляции верующими лучше всего удавались тем, кто проповедовал скорое наступление Апокалипсиса и призывал сплотиться в замкнутую общину вокруг себя. Отсюда вытекал третий тип конфликта — когда лидеры таких общин противопоставляли их церковной иерархии.
В итоге уже в 1994–1995 годах наружу вышел застарелый конфликт между просвещенными «никодимовцами» (которых было по-прежнему много на руководящих церковных постах) и консерваторами, связанными с Троице-Сергиевой лаврой, которые составляли большинство провинциального епископата и активно поддерживали преимущественно фундаменталистское «старчество».
Некоторые из епископов, занимавших открыто фундаменталистскую позицию, завели себе колонку в радикально-коммунистической газете «Советская Россия». Другие поддерживали популярную в среде русских националистов газету «Русский вестник» и ряд аналогичных изданий в Москве и в провинции (в том числе в украинской). На страницах этих изданий «никодимовцев» обвиняли в прокатолических симпатиях и требовали их замены на «православных» архиереев.
Среди прочего фундаменталисты справедливо указывали, что руководство церкви нарушает ее устав, отказываясь собрать общецерковный Поместный собор и подменяя его все более редкими Архиерейскими, то есть собраниями епископов без участия священников и мирян.
Камнем преткновения в отношениях церковного руководства и основной массы духовенства и епископата послужил вопрос о канонизации царя Николая II и членов его семьи. Сначала фундаменталисты, а после 1996 года и многие более умеренные консерваторы требовали их прославления. В то же время у «никодимовцев» (и у части консерваторов, впрочем, тоже) были сомнения, связанные отчасти с тем, что царскую семью еще в 1981 году успела прославить церковь-конкурент — Русская православная церковь за рубежом (РПЦЗ). Кроме того, для канонизации было много теологических и технических препятствий.
Под шквалом критики на всех уровнях, фактически грозившей открытыми бунтами, церковное руководство в 1997–2002 годах резко ужесточило риторику против «католической экспансии», против либеральных тенденций в протестантизме, против других религиозных общин внутри страны. Более того, начала более или менее систематически подталкивать светские власти к репрессиям против своих духовных оппонентов, говоря об «угрозах духовной безопасности». Сразу после прихода Владимира Путина к власти в 2000 году это обернулось высылкой нескольких наиболее влиятельных и популярных католических священников, запретом на въезд в страну для католических и протестантских миссионеров и общим креном на ужесточение религиозной политики.
Одновременно руководство РПЦ вынуждено было пойти навстречу требованиям внутрицерковной оппозиции — провести в 2000 году Поместный собор и канонизировать на нем царскую семью. Правда, там же был скорректирован и устав церкви, в результате чего Поместные соборы официально перестали быть регулярными, а перерывы между Архиерейскими были растянуты.
Так к началу 2000-х годов руководство РПЦ «разменяло» свою прежнюю прогрессистскую позицию на удержание власти, реализуя требования и используя лозунги фундаменталистов и консерваторов. По мере того как государство в своей публичной риторике скатывалось к империализму и национализму, РПЦ все больше поддерживала его как идеологического союзника.
