«Временем расцвета эссеистики стали периоды взлета общественно-интеллектуальной культуры — и они же были периодами кризисов и больших перемен»¹.

Сейчас, в более чем кризисное и переломное время, в России и за ее пределами пишутся эссе. Я много перевожу тексты этого жанра для различных изданий, и именно сейчас меня особенно влечет способность эссе вдохновлять даже в самые темные времена, его чуткость сейсмографа (правда, подобно Кассандре, эссе часто звучит и смолкает, не дождавшись отклика) и его способность говорить правду даже в тоталитарных системах — хотя бы между строк. 

Что для меня важно, на что я обращаю внимание перед началом работы, если предстоит переводить эссе? Я смотрю на то, КАК автор обходится со своей темой, как он или она подходит к предмету. Иными словами, меня интересует позиция автора, его отношение к теме. Эссеист часто занимает очень субъективную позицию, давая волю мысли. Выраженная авторская позиция, роднящая эссе с другими жанрами публицистического письма, — это позиция, на которой я сосредоточусь. 

Как добиться того, чтобы по возможности без потерь перенести авторский подход или субъективную позицию из оригинала в переводной текст? Как каждый конкретный текст проявляет авторское отношение к теме? Мерцает ли оно между строк — или гордо выходит вперед и становится перед читателем во весь рост? А может быть, звенит, как натянутая тетива, в зазорах между текстом и цитатой или в перекличке цитат? Или она сказывается в интонации? Есть ли признаки иронии, сарказма? Расставлены ли в тексте метки эмоций и градаций? Дает ли автор оценку, открыто или исподволь? Пользуется ли определенным стилем? Насколько текст окрашен субъективным отношением? 

Большинство журналистских текстов подчеркивают свое стремление к объективности, используя нейтральные конструкции. Исключения составляют такие жанры как эссе, колонка и фельетон. Здесь пишущий субъект не скрывает себя и своего мнения. Дело тут вовсе не в самолюбовании — наоборот, для эссеиста, постоянно задающего вопросы без готовых ответов, попытка приписать собственному мнению статус истины в последней инстанции означала бы непомерную гордыню². 

Вопросы без готового ответа

Эссе не пытается никого обратить в свою веру, убедить, уговорить³. Часто оно оставляет вопрос открытым. Его задача — побудить читателя самому задуматься. Оно задает читателю импульс, часто провокационного характера, приводя в действие мысль. Ловить этот мяч, возвращать или отбивать в сторону, решает читатель. Сделанный им выбор как раз и показывает, попал ли текст — а с ним и перевод — в цель. 

Такая открытость исхода — еще одна причина, по которой в переводе критически важно сохранять подход и авторскую позицию оригинала в нужной пропорции. В идеале эта позиция должна быть выражена в той же степени, что в оригинале: не более в лоб, но и не более завуалированно. Что же до авторской позиции в более нейтральных журналистских жанрах — вполне возможно, что здесь работают иные мотивы. Но одно несомненно: их звучание обеднеет, если отсечь или утратить в переводе то, что составляет авторский подход и авторскую позицию. 

В сборнике статей Journalistic Translation Research Goes Global я нашла исследование, подходящее к моей теме: Evaluation in translation: a case study of Ukrainian opinion articles авторства Анжелы Камьянец (укр. Анжела Кам’янець). Авторка не только исследует то, в какой мере в рассмотренном ею материале удалось перевести системы координат, оценки и суждения авторов, но и описывает в лингвистических терминах, как в тексте обнаруживается авторская позиция, в чем она себя проявляет, и дает примеры для иллюстрации своих наблюдений. 

В чем проявляется авторская позиция?

Журналистские жанры, строящиеся на мнении автора, — колонка, фельетон, передовица, — равно как и эссе, организуют монолог диалогически⁴. Aртикуляция собственной позиции⁵ по отношению к сказанному имеет в них «диалогическую направленность, подразумевает адресата, который включается в круг совместных оценок и убеждений»⁶. Ставит ли автор перед собой задачу обязательно добиться того, чтобы реципиент разделил с ним его систему ценностей, — не знаю. Но во всяком случае читатель должен увидеть позицию, которую автор хочет донести в своем тексте. Камьянец констатирует: «Очевидно, что идеологическая позиция текста может измениться, если в переводе меняются средства выражения отношения»⁷.

Если элементы, позволяющие авторской позиции выразиться в тексте, усиливаются, ослабевают или просто пропадают в переводе, то меняется идеологическое позиционирование текста, а с ним воздействие, которое он оказывает — или не оказывает — на читателя. 

Я требую от собственных переводов сохранения воздействия — но статья заставила меня задуматься, действительно ли я его сохраняю в полной мере. Дело в том, что Камьянец в своем исследовании переводов журналистских текстов с украинского на английский обнаруживает, что переводы склонны сглаживать оригинал. Было бы очень интересно проследить, как обстоит дело в других языковых парах. 

Как выражается позиция?

Давайте рассмотрим языковые средства и приемы, которые выражают ту или иную авторскую позицию. Обозначить позицию — это явным или скрытым образом выразить определенное оценочное отношение: «Оценка (evaluation) — это широкое понятие, покрывающее выражение автором или говорящим своего отношения, позиции, точки зрения или эмоций по поводу тех сущностей или идей, о которых идет речь»⁸. Понятие оценки включает все, что позволяет выразить позицию автора или говорящего: например, наречия, усиливающие воздействие. Стоит только убрать из текста «случайно», «абсолютно», «целиком и полностью» или «чертовски», и оригинал потускнеет. Эмоциональные оценки могут характеризовать человека или ситуацию. Позиция выражается открыто, если автор восхищается, хвалит, порицает или критикует⁹. 

Открытым текстом

Во времена, когда — особенно в авторитарных государствах — политики, новости и официальные СМИ используют эвфемизмы и дисфемизмы, представляющие страшное безобидным и наоборот, автору стоит всего лишь безоценочно назвать вещи своими именами, чтобы выразить свое отношение. Вполне достаточно просто не использовать официальный новояз, чтобы его разоблачить. Факты говорят сами за себя¹⁰.

Метафоры и сравнения

Еще одно очень сильное средство для выявления позиции — метафоры и сравнения. Оба, согласно Камьянец, в высшей степени «идеологически эффективны», то есть вызывают эмоциональную реакцию¹¹. Правда, метафоры часто переводятся как идиомы. Значение от этого не теряется, но сила высказывания снижается: в отличие от метафоры и сравнения, у идиомы нет tertium comparationis, то есть третьего элемента, связывающего первые два, а значит, идиома не связывает между собой два понятия, а просто опирается на то, что читатели ее поймут¹². 

Конечно, этим не исчерпываются все те средства и приемы, которые важны при переводе и для передачи авторской позиции оригинального текста¹³, но для первого знакомства этого будет достаточно. 

В заключение я хотела бы вернуться к эпиграфу этой статьи и к жанру эссеистики. Расцвет эссеистики пришелся на времена подъема интеллектуальной культуры, когда красноречие и блеск салонного эссе возносили на вершины свободы мысли и полета воображения. Хамбургер пишет, что «тоталитарные системы нашего века сделали преступлением» это непринужденное, бесцельно фланирующее эссе. Это было верно тогда и верно до сих пор. Но именно в кризисные времена больше чем когда-либо эссеистика, пусть и вытесненная на задворки, держится прямо, сохраняет спокойствие, верность истине и, будем надеяться, самое себя. Чем теснее отведенные рамки возможного в журналистике и публицистике, тем больше искусства и осторожности нужно для того, чтобы сохранять твердость позиции.

Мой текст о «Твердой позиции» был написан до 24 февраля 2022 года, и потому я хотела бы сопроводить его следующим постскриптумом:

Уже в 2021 году, еще до вторжения в Украину, еще до начала российской агрессии против соседней страны, языковая ситуация оппозиционных литераторов, поэтов и людей искусства в России, иными словами — все пространство свободы слова и творчества — постепенно сжималось под давлением все новых законов: преследования, административные и уголовные процессы и штрафные санкции (ключевое слово: «иностранный агент»). После нападения на Украину силки, наброшенные на общество российским режимом, затянулись еще туже: появился запрет на употребление таких слов, как «война» и «мир», в контексте происходящего. Конечно, это не может не влиять на способность пишущего выражать свою позицию. Тексты, интервью и вообще любое языковое поведение, смеющее оспаривать версию реальности, навязываемую государственной пропагандой, в России вынуждено хитро маневрировать, чтобы, сказав правду, не (слишком) поставить говорящего под удар.

У русского языка с его давней историей сложных отношений с властями есть целый арсенал языковых практик: так называемый птичий, или эзопов, язык (в честь баснописца Эзопа): на этом языке говорят и пишут так, чтобы поняли разве только в самом узком кругу, и то — если повезет.

Авторам это обстоятельство хорошо известно, они прекрасно понимают, что пишут для вполне определенного и очень узкого круга: однажды, прочитав вышедшую в российской газете статью, я спросила автора, не думает ли он, что эту статью стоило бы перевести на немецкий и опубликовать в Германии. Тот не согласился, сказав, что текст написан на птичьем языке, а тексты, сознательно написанные на птичьем языке, нельзя просто взять и перевести, не создав — здесь, в свободном или хотя бы чуть более свободном мире — неверного впечатления и недопонимания, поскольку многое из того, что подразумевается, не высказано открытым текстом.

Сложившаяся ситуация несет в себе новые переводческие трудности, и я хотела бы привлечь к ним внимание, задавшись вопросом: как переводчику занять позицию в отношении того, что звучит между строк, но не произносится вслух? Следует ли проговаривать недосказанное ради лучшего понимания? Объяснять читателю суть дела в примечаниях? Или оставить тексты такими, какими их вынудила стать система? Имеет ли вообще смысл переводить тексты, написанные внутри тоталитарной системы коммуникаций с задачей быть прочитанными узким кругом людей, носителей общего языка? И в чем тут задача переводчика? Оставить текст, как есть, снабдив комментарием? Расспросить, насколько возможно, автора — что ей/ему хотелось бы сказать, если бы была возможность говорить открыто?