Иногда мне звонят из dekoder: «Рут, возьмешься за перевод? Интервью — это ведь самое твое!» И действительно, это мой жанр. Поэтому здесь я попробую ответить навопрос: как я перевожу интервью? Иначе ли, чем другие (журналистские и нежурналистские) тексты? И если да, то почему?

Словом «интервью» я здесь называю тексты, публикуемые в СМИ, основанные на разговоре и сохраняющие структуру вопрос-ответ. Диалог здесь — единственный общий знаменатель; в остальном интервью могут сильно различаться. Некоторые сосредоточены на определенной теме, в других в центре внимания находится человек (обычно широко известный); иногда о каком-то событии или явлении расспрашивают экспертов или знаменитостей, а иногда людей, переживших что-то особенное. Многие журналистки и журналисты сами прославились своим умением брать интервью — например, такие звезды YouTube как Юрий Дудь и Катерина Гордеева. Иногда интервью записываются в аудио- или видеоформате, а затем расшифровываются; иногда обрабатываются и сокращаются; иногда изначально даются письменно. Общее у всех этих форматов одно — диалог. 

Итак, что происходит при переводе интервью? Осознанно задумавшись об этом, я перечитала пару своих старых переводов и несколько месяцев обращала внимание на то, что я обычно делаю почти автоматически. Вот материал моих исследований:

• Интервью «Радио Свобода» с Денисом Волковым о ковиде: Corona: Die Leute sind desorientiert (Ковид: Люди дезориентированы)
• Интервью газеты «Знак» с военным репортером Михаилом Коршуновым о Талибане: Entweder man sucht ein Übereinkommen mit den Taliban oder man baut eine Mauer (Нужно или договариваться с Талибаном, или строить стену)
• Интервью Катерины Гордеевой с певицей Манижей для «Медузы»: Musik ist eine Schulter zum Anlehnen (Музыка — это плечо, к которому можно прислониться)
• Интервью The Village с разными людьми о политике: Bolotnaja wird uns noch wie ein Kindergeburtstag vorkommen (Болотная нам еще покажется пустяком)
• Интервью «Медузы» с Ильей Хржановским: Der sowjetische Geruch ist noch nicht verschwunden (Советский запах еще не выветрился)
• Интервью «Медузы» с Леонидом Волковым: Hätten wir eine andere Wahl gehabt? Nein. (У нас был другой выбор? Нет.)
• Интервью портала «Такие дела» с Борисом Гребенщиковым: Ich gehe einfach raus und spiele (Просто выхожу и играю)
• Интервью dekoder с Андреем Лянкевичем: Blick in das Innere von Belarus (Взгляд внутрь Беларуси)
• Интервью «Дождя» с Марией Колесниковой: Glaube ihnen nicht, fürchte dich nicht, bitte um nichts und lache – das ist mein Prinzip (Не верь, не бойся, не проси и улыбайся — вот мой принцип)

Мои наблюдения можно разделить на две категории:

1) Связи и сцепки

Я всегда слежу за тем, как согласуются вопрос и ответ  — не только содержательно, но и синтаксически. Во всех текстах мне важно не потерять красную нить; в интервью, кроме того, я стараюсь не уронить мячик, которым перебрасываются собеседники. Вот пример того, как синтаксическое соответствие отражает смысловое:

– А что помнишь про Таджикистан? 
– Двор.

В немецком переводе этот диалог звучит так:

„Woran erinnerst du dich noch aus der Zeit in Tadschikistan?” 
„An den Hof.” (Manizha)

По-немецки вопрос «Что помнишь?» требует предлога, и важно не забыть этот предлог повторить. 

Но иногда правило соответствия можно нарушить без смысловых потерь — контекст помогает понять, как соотносятся вопрос и ответ, хотя они разделены дополнительной репликой о личном знакомстве. При этом по-немецки «Я был знаком» превратилось в «Мы были знакомы». 

— Почему вам этот проект важен и интересен — понятно, а почему Михаил Фридман выбрал вас? Вы с ним были уже знакомы?
— Меня выбрал не Фридман, а наблюдательный совет. Да, я был знаком.

Немецкий перевод: 

„Warum dieses Projekt Sie interessiert und Ihnen wichtig ist, ist klar, aber warum hat Michail Fridman Sie ausgewählt? Kannten Sie ihn schon?”
„Mich hat nicht Fridman ausgewählt, sondern der Aufsichtsrat. Ja, wir kannten uns.” (Ilja Chrshanowski)

Чтобы увидеть, каким именно мячиком перебрасываются собеседники, надо понимать, какой перед нами речевой акт: согласие, отрицание, усиление, уточнение? Немецкий особенно богат частицами, передающими эти оттенки и оценки; грех не воспользоваться этой возможностью. Так удается передать эффект мимики и интонации, исчезающий в тексте. Иногда достаточно и просто добавить «да» (ja) или «нет» (nein):

Например:

— Будет 225 кандидатов от «Умного голосования»? 
— Будет.

„Wird es 225 Kandidaten im Smart-Voting geben?”
„Ja, die wird es geben.” (Leonid Wolkow)

Или:

— Могли ли вы провести эти годы лучше?
— Лучше провести не мог.

„Hätten Sie diese Jahre besser verbringen können?
Nein, besser hätte ich sie nicht verbringen können.” (Ilja Chrshanowski)

Впрочем, это не значит, что необходимо создавать связи всюду. В интервью за ответом часто следует очередной вопрос — если интервьюер(ка) никак не «сшивает» один вопрос с другим, то и в переводе сцепки не нужны.

2) Ощущение разговорной речи

В интервью часто заметны признаки устной речи, которые я, разумеется, стараюсь сохранить в переводе. Насколько разговорной должна и может звучать речь, зависит от того, кто, где и о чем говорит: скажем, военный репортер выражается иначе, чем певица, особенно если она на тридцать лет его моложе. А журналистка, которая в первых же вопросах использует слова «дурацкий» и «драйв», а также выражение «типа того» задает стиль, под который подстраивается и ее собеседник, и переводчица, — как, например, в этом интервью Александры Житинской (портал «Такие дела») с Борисом Гребенщиковым:

— Вопрос дурацкий, но базовый: зачем вы играете на улицах?
— Ответ дурацкий и не менее базовый: для удовольствия. Я начал и продолжаю заниматься музыкой для удовольствия.
— То есть у вас драйв играть бесплатно, для себя…
— Не для себя. Для людей. Когда играешь для людей — получаешь удовольствие. Играем для радости своей и для радости людей, как мы играли сорок лет назад.

„Die Frage ist ein bisschen bescheuert, aber ziemlich grundlegend: Warum spielt ihr auf der Straße?”
„Die Antwort ist bescheuert und nicht weniger grundlegend: zum Spaß. Musik habe ich immer schon zum Spaß gemacht, von Anfang an.”
„Sie haben also den Drive, gratis zu spielen, einfach so für sich …”
„Nicht für mich. Für die Menschen. Wenn du für die Menschen spielst, macht es dir Spaß. Wir spielen, weil es uns freut und weil es die Leute freut, so wie vor 40 Jahren auch.” (Ich gehe einfach raus und spiele)

Жирным я выделила маркеры разговорной речи в переводе: они не всегда находятся в том же месте, что в оригинале, но общая сумма, общее ощущение, примерно то же. Я добавила в перевод релятивирующие наречия — «дурацкий, но базовый» превратилось в «немножко дурацкий, но довольно-таки базовый», так как по-немецки без подобных элементов вопрос звучал бы слишком формально, почти агрессивно. В буквальном переводе «для радости своей и для радости людей» звучало бы слишком патетически, и оно превращается в «нас радует или людей радует». «Удовольствие» я перевела обиходным словом Spaß, не более литературным Vergnügen. 

В переводе интервью на немецкий обычно имеет смысл по возможности заменять существительные на глаголы («радует» вместо «радости») и как можно меньше пользоваться родительным падежом, который в современной устной речи встречается все реже. Обычно его можно заменить другими конструкциями. Я пользуюсь менее литературными предлогами и формами прошедшего и будущего 

времени. Если оригинал этого требует, я сокращаю слова, как это принято в беглой речи (runter вместо herunter) и пользуюсь неформальными средствами усиления/ослабления высказывания (в примерном переводе «абсолютно», «ужасно» или, наоборот, «примерно», «как бы», «слегка»). Кроме того, разговорной речи свойственны повторы и короткие простые предложения, а если фраза выдалась длинной, то она скорее будет сложносочиненной, чем сложноподчиненной. При этом иногда элементы соединяются союзами, которые, строго говоря, не вполне подходят. Для диалога типичны указания на участников речевого акта, выраженные местоимениями и приглашениями обозначить согласие или понимание. Иногда их можно передать вполне буквально: например, «понимаешь» как verstehst du; в других случаях переводчице приходится подумать: например, нельзя дословно перевести «согласитесь» как требование согласиться в повелительном наклонении; по-немецки это звучало бы весьма странно. Приходится выбирать другую конструкцию, например, da werden Sie zustimmen, nicht wahr? («С этим вы согласитесь, не правда ли?»). 

Приведу еще пример из интервью с Манижей: 

Но внутри я понимала, что это жопа. Я выступала в каких-то блевотных андеграундных клубах с отвратительной сценой, жутким звуком, и все шло хуже и хуже. Я понимала, что надо заканчивать с этим, все провалилось.

„Aber in mir drin wusste ich, dass das Bullshit war. Ich trat in irgendwelchen versifften Underground-Clubs auf, mit scheußlichen Bühnen und miesem Sound, und alles wurde immer schlimmer. Mir wurde klar, dass ich aufhören musste, das ging hier alles den Bach runter.” (Manizha)

Здесь «жопа» превратилась в bullshit, а «блевотный» смягчилось до versifft (замызганный), но общее ощущение грубой, честной речи передается. Или вот, из того же интервью:

Песня «Ваня» отвратительно зашла. Это была самая непрослушиваемая в истории моих песен. Это был провал. Я так плакала, не могу тебе передать. Мне было дико обидно, что я так честно отнеслась к этой истории, так все сошлось … И провал, понимаешь?

„Das Lied zog aber überhaupt nicht. Es war das am wenigsten gehörte Lied meiner ganzen Geschichte. Ein richtiger Flop. Ich hab so geweint, ich kann‘s dir gar nicht sagen. Ich war wahnsinnig enttäuscht, wo ich diese Sache doch mit so viel Herzblut angegangen war und sich alles so schön gefügt hatte … Und dann so ein Flop, verstehst du?” 

Здесь мы видим, что часто современную молодежную речь по-немецки позволяют передать англицизмы: только что нам встретилось слово bullshit, теперь flop для передачи слова «провал» (нейтрального самого по себе, но нас здесь интересует общая сумма сленга).

Итак, мы рассмотрели несколько примеров из моей практики перевода интервью. 

ТЕОРИЯ: ПЯТЬ ОСНОВНЫХ ПРИНЦИПОВ ДИАЛОГА

В поисках теории перевода если не именно интервью, то хотя бы вообще диалогов и бесед, как-то на онлайн-семинаре берлинского литературного центра LCB я познакомилась с Лоренцом Хиппе — театроведом, автором и драматургом. На семинаре он представил свои пять основных принципов диалога. Изначально он сформулировал их для уроков сценического письма, но мне кажется, что они могут помочь и в живом, аутентичном переводе прозы. Он предлагает обращать внимание на следующие аспекты: диалог и ситуация,диалог и характер,диалог как творческий процесс,диалог как движение, диалог и подтекст.

Так как именно диалогичность и отличает интервью от других журналистских текстов, я попыталась применить принципы Хиппе к интервью, которые я в последние годы переводила для портала dekoder. 

1. Диалог и ситуация: при каких обстоятельствах происходит разговор и как это влияет на стиль речи?

В идеале во время интервью два человека сидят друг напротив друга и происходит настоящее живое общение. Но есть множество причин (расстояние, срочность, пандемия), из-за которых интервью приходится проводить по (видео)телефону — например, через Skype или Zoom. Это почти всегда влияет на качество, особенно если собеседники незнакомы или им не хватает видеотелефонного опыта: реплики становятся короче, поверхностнее. Впрочем, это не обязательно отражается на качестве финального текста. Если интервью проводится по переписке (то есть человек письменно отвечает на присланные вопросы), ответы заметно короче и формальнее; не хватает взаимных спонтанных реакций, живого течения беседы, когда собеседники задают уточняющие вопросы и в идеале вдохновляют друг друга, вместе ищут правду. Интервью с фотохудожником Андреем Лянкевичем о его проекте «Традиционные интерьеры» (Blick in das Innere von Belarus) проводилось письменно — что заметно и по опечаткам в ответах в оригинале. А вот с Леонидом Волковым, руководителем штаба Навального, Константин Гаазе весной 2021 года беседовал 45 минут по телефону; интервью представляет собой расшифровку аудиозаписи. Сразу видно, что Волков намного разговорчивее, чем Лянкевич — что может быть связано и с форматом: говорить большинству людей комфортнее, чем писать.

2. Диалог и характер: какие у людей цели и речевые особенности?

Цель того, кто берет интервью, — получить информацию, интересующую публику. Цель собеседника или собеседницы — как можно более доходчиво донести до читательской аудитории ту информацию, которой он или она хочет поделиться. В устной речи мы часто не сразу находим нужное слово, заново начинаем предложение, повторяемся. В письменной расшифровке интервью такие явления сглаживаются, часто весьма сильно, но все же какой-то их след принято оставлять, чтобы сохранить ощущение живой разговорной речи (как, например, в приведенных выше интервью Манижи и Бориса Гребенщикова). А вот случая, когда в интервью или его переводе передавались бы речевые особенности конкретного человека, я не припомню — возможно, такая передача требует тесного личного знакомства, позволяющего опознать эти особенности.

3. Диалог как творческий процесс: что диалог помогает понять, к чему он приводит?

Идеальный результат интервью — информативный и/или увлекательный текст. Из хорошего интервью можно узнать что-то новое: например, что бывший военный репортер Михаил Коршунов думает о переговорах России с Талибаном или что за человек звезда Евровидения Манижа и что для нее значит музыка («это плечо, когда тебе плохо»). Часто интервьюер и собеседник вместе интерпретируют некую ситуацию: если журналист*ка проявляет эмпатию и терпение, задает правильные вопросы, уточняет, приводит факты, иногда стороны вместе приходят к новым мыслям. Лучше всего это видно в видеозаписях интервью, когда человек в ответ на журналистскую реплику произносит что-нибудь вроде «хороший вопрос» и надолго задумывается. В этот момент чувствуешь, как разговор наводит собеседника на новые мысли. Например, процитированное интервью с Гребенщиковым начинается с довольно продолжительных размышлений БГ о том, что именно подвигло его играть на улице. 

4. Диалог как движение: кто ведет в этом танце?

На первый взгляд, в интервью все ясно: один спрашивает, другой отвечает. И тот, кто спрашивает, определяет направление разговора. Но и тот, кто дает интервью, своими ответами влияет на течение беседы, может открывать новые двери — куда, в свою очередь, журналист*ка может согласиться или отказаться войти.

Чем непосредственней и спонтаннее обстановка, тем скорее возникнет динамика обмена ролями ведущего и ведомого: например, в интервью Манижи, открыто рассказывающей о себе и своей жизни. Пример разговора, в котором собеседница готова только озвучивать свою позицию и не позволяет журналистке увести разговор в другую сторону, — интервью беларуской оппозиционерки Марии Колесниковой незадолго до суда. «Не верь, не бойся, не проси и смейся — это мой принцип общения с ними», — говорит она о беларуских властях. Журналистка пытается расспросить ее о сомнениях и страхах, но Мария говорит только о том, во что верит и что хочет донести. 

5. Диалог и подтекст: читая между строк

Одна из основных целей журналистики — доносить информацию, раскрывать связи, объяснять мнения, делать тайное явным, говорить открытым текстом. Тема подтекста становится актуальной, когда собеседник уходит от ответа, говорит обиняками, пользуется эвфемизмами — будь то по личным соображениям или потому, что политическая реальность не позволяет говорить правду напрямую. Например, в интервью с беларуским диссидентом Романом Протасевичем заметно, что боязнь репрессий иногда заставляет его выбирать осторожные формулировки. С началом войны и усилением преследования эзопов язык играет все большую роль в российских и беларуских СМИ. 

Сверить эти аспекты диалога с моим переводческим опытом оказалось интересно и познавательно, и наверняка принципы Хиппе помогают драматургам — но в моей переводческой практике я редко осознанно обращаюсь к теориям. Мой метод — погружение. Я пытаюсь представить себе разговор, вжиться в собеседников: почувствовать, как они говорят, как та или иная тема или определенные вопросы затрагивают их эмоционально. Если есть аудио- или видеозапись, я непременно слушаю или смотрю ее: интонация и мимика, темп речи, вздох или взгляд помогают понять, как лучше перевести ту или иную фразу в контексте именно этого диалога. Ведь моя цель — передать этот разговор как живой опыт, создать у читателей и читательниц dekoder ощущение, что они сидят за тем же столом, даже если они не знают русского языка.