Недолгий геополитический роман

Отношение россиян к США вплоть до распада СССР было амбивалентным. Существовало три способа рассуждать об Америке. Революционеры и радикальные реформаторы видели в ней страну-утопию, в которой осуществлены все мечты. Консерваторы и государственники в периоды неуверенности в своем положении испытывали страх, особенно усиленный холодной войной: им США представлялись не только «разлагающим примером» (который, наоборот, так привлекал революционеров), но также экономическим соперником и вероятным противником на поле боя. Наконец, правительственные реформаторы начиная с эпохи Николая I смотрели на США как на источник технологий и методов, позволявших повысить экономическую эффективность.

В ходе перестройки реформаторов «горбачевского призыва» постепенно теснили (и в 1991 году полностью удалили из руководства страны) революционеры «ельцинской команды». При этом те и другие принадлежали к традиции, позитивно относившейся к американскому примеру. А консерваторы, опасавшиеся США, потерпели полное фиаско вместе с ГКЧП. Перестройка пробудила в элитах надежды на то, что Россия «вернется в европейскую цивилизацию» в союзе с США. Эти надежды поддерживались стремительным политическим сближением руководства двух стран. В 1990 году Москва поддержала Вашингтон в вооруженном ответе на иракское вторжение в Кувейт — что было бы совершенно исключено в рамках той картины мира, что доминировала всего за пять лет до этого момента.

На протяжении 1990-х критика реформаторов лишь изредка использовала антиамериканские лозунги или обвинения — потому что антиамериканизм не был популярен. Можно предположить, что российский народ в меньшей степени задумывался над моделями социально-политического устройства, но в массовой культуре того времени Америка явно имела положительные коннотации¹.

Владимир Жириновский раньше других почувствовал смену настроений: в 1993 году он сменил название партийной газеты «Либерал» на «Правду Жириновского» и в первом же номере сообщил: «Американцы схитрили: зачем тратить триллионы на войну? Если бомбы будут падать на Москву, то они будут падать и на Нью-Йорк. Лучше взорвать нас изнутри». Чуть раньше в изданиях сторонников Верховного Совета в 1993 нередко упоминались «заморские начальники Б. Ельцина»². Однако эти обвинения оставались в тени других способов дискредитировать реформаторов: антиамериканизм в тот период не был популярен.

Сформулируйте наши интересы

Тем временем политики, рассматривавшие США как друзей и партнеров, заняли видные места в государственном аппарате. Или, возможно, многие люди в госаппарате в эти годы совершили дрейф в сторону положительного отношения к Америке. Обычно в качестве примера называют Вадима Бакатина, ставшего председателем КГБ СССР осенью 1991 года и передавшего (по согласованию с Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным) Соединенным Штатам схему подслушивающих устройств в новом здании американского посольства. Союзное (и республиканское российское) руководство рассчитывало на встречные шаги США, но их не последовало. Перед отставкой Бакатина в январе 1992 года Ельцин предлагал ему пост посла в США, но тот отказался. Еще более ярким примером «проамериканского курса» стал Андрей Козырев, министр иностранных дел России в 1990–1996 годах, которого критики называли «мистер Да» (как антипода Андрея Громыко, имевшего прозвище «мистер Нет»). Существуют даже свидетельства, будто Козырев спрашивал у госсекретаря США Джеймса Бейкера совета, как сформулировать национальные интересы новой России.

Присутствие и влияние «проамерикански» настроенных людей в верхних эшелонах власти было обусловлено двумя взаимосвязанными причинами. С одной стороны, российское руководство было заинтересовано в сближении со вчерашним соперником, получившим баснословные бонусы от самоликвидации советской системы, и рассчитывало на взаимность американской элиты. С другой, значительная часть населения, переживая кризис идентичности («Мы больше не советские люди, так кто мы?»), примеряла на себя роль союзников Америки.

Изменения в этих настроениях начались постепенно. В отношение россиян к США стали вторгаться несколько факторов. Тяжесть реформ, экономического распада приводила к разочарованию в недостаточной, по распространенному мнению, помощи Соединенных Штатов. В самом деле, россияне (и все жители СССР) добровольно отказались от коммунизма и перестали быть главным врагом Америки — этот шаг заслуживал серьезной поддержки в преодолении сложного периода реформ. Но в самих США наступило время триумфализма: вместо установки на то, что «мы вместе закончили холодную войну», события недавнего прошлого сводились к формуле «США победили СССР». В российском обществе, в свою очередь, стало распространяться впечатление, что в Вашингтоне не ждут Россию в качестве нового члена западного сообщества, а скорее пользуются ее слабостью для продвижения своих интересов.

Цена «демократической солидарности»

Российский международник Алексей Богатуров пишет, что РФ в первой половине 1990-х годов поддерживала американскую внешнюю политику, не соизмеряя ее с собственными интересами. Элиты России придерживались гипотезы «демократической солидарности», согласно которой «все демократические страны (вместе с Россией) станут вести себя солидарно, считаясь друг с другом, как и полагается государствам, имеющим общие интересы». Более того, Москва даже приветствовала провозглашенную Белым домом в сентябре 1993 года концепцию «расширения демократии». Как потом оказалось, она была направлена на помощь бывшим странам Организации Варшавского договора «за вычетом России» и «способствовала полному разрушению их экономических, культурных и иных связей с Москвой»³.

Петр Авен, член первого посткоммунистического правительства России, позднее объяснял: «Мы, придя к власти, очень надеялись на западную помощь. И были удивлены и разочарованы тем, что получаем крайне мало. В 1992 году мы получили $1 млрд от МВФ. И ничего — от западных правительств. Когда в конце 1990-х кризис случился в Мексике, она в течение нескольких дней получила $40 млрд от США. Сорок и один. Причем мы считали, что Россия — более важная страна, чем Мексика. Ядерная держава, на военное сдерживание которой только США тратят сотни миллиардов долларов в год. А мы сначала даже не могли договориться на нормальных условиях с Парижским клубом, на условиях, похожих, скажем, на те, что получила Польша. … Для Гайдара, Козырева, для меня и моих коллег полная неготовность абсолютного большинства западных лидеров (…) видеть в нас не соперников, а партнеров на первых порах оказалась настоящим шоком»⁴.

Советник по российским делам администрации Билла Клинтона Строуб Тэлботт сразу после ухода в отставку опубликовал мемуары, из которых видно, как американская администрация последовательно продавливала интересы США в переговорах с российским руководством, не проявляя уважения к интересам России или признательности за уступки. К слову, в этом отношении политика США разительно контрастировала с политикой Германии, руководство которой очевидно пыталось помочь России интегрироваться в западный мир, вскоре став главным партнером страны на Западе. Тэлботт не без удовольствия перечислял случаи, когда это давление приводило к успеху, будь то экономические уступки, расширение систем противоракетной обороны, продвижение НАТО или отказ от системы ПРО. Последний случай касался уже президентов Джорджа Буша-младшего и Путина: «Российский лидер, пришедший к власти отчасти благодаря своему умению тихо, окольно и вежливо противостоять США, теперь, как и его предшественник Борис Ельцин, просто сдался»⁵.

Но такое отношение не ускользнуло и от внимания московских партнеров Клинтона и Тэлботта — и это не способствовало сотрудничеству.

«Этих русских еще попробуй к чему-нибудь присоединить»

В разочарование Америкой внесли свой вклад и американские советники российских реформаторов, оказавшиеся обвиненными в коррупции в ходе работы в России. Так, в 1997 году под суд попал гарвардский профессор Андрей Шлейфер, который в Москве управлял грантами Агентства международного развития США, помогал российским властям разработать планы приватизации и обучал российских инвесторов и чиновников западным стандартам управления и регулирования. Российские критики американской помощи считали это дело «доказательством того, что США пытаются использовать помощь России в собственных интересах»⁶.

Наконец, во второй половине 1990-х на разочарование российских элит в возможности преодолеть разрыв и стать частью Запада при помощи США наложились стратегические конфликты по поводу войн в Югославии и особенно шок от бомбардировок Сербии в 1999 году.

Активная участница и исследовательница российско-американских отношений этого периода профессор Анджела Стент пишет, что основной проблемой с интеграцией России в западные структуры безопасности или экономики, такие как НАТО или ЕС, было то, что «как выразился кто-то в администрации Клинтона, этих русских “еще попробуй к чему-нибудь присоединить”»: россияне при вступлении в институты надеялись получить возможность на них влиять, а не «безропотно принять установленные правила»⁷. В свою очередь, в российской элите росло недовольство стремлением администрации Клинтона строить монополярный мир во главе с США и тем, что спор в американском истеблишменте шел лишь о том, идет ли речь об их «лидерстве» или «гегемонии»⁸.

Разочарование элит

Американский исследователь Пол Холландер пишет о двух основных источниках антиамериканизма в мире. Первый — неприятие быстрой модернизации и связанной с нею утраты ценностей традиционного общества, вину за которую часто возлагают на США как мирового лидера этого движения. Второй — рост национализма в связи с ощущением «враждебности и зависти к могущественной державе, ее глобальному присутствию, экономическому, политическому и культурному влиянию». В предисловии к русскому изданию своей книги в 2000 году Холландер указывает, что российский антиамериканизм 1990-х вызван вторым набором причин, поскольку Россия вступила в период серьезных проблем, «а ее политическая, экономическая и военная сила переживают упадок»⁹. Можно согласиться с этим мнением и даже увидеть в нем предвосхищение антиамериканизма «первого варианта», распространившегося в России во втором десятилетии XXI века. Но в нем не хватает указания на роль самих Соединенных Штатов и их политики, включая взаимодействие с первоначально проамериканскими элитами России.

Наиболее обширный анализ российского антиамериканизма 1990-х предлагает статья социологов Бориса Соколова, Роналда Инглхарта, Эдуарда Понарина, Ирины Вартановой и Уильяма Циммермана¹⁰. Авторы показывают, что первоначально антиамериканизм был вызван не трениями в отношениях на личном уровне, а «эмоциональным и идеологическим разочарованием» в результатах прозападных реформ, которое началось среди либеральной элиты страны. Первыми развернулись в сторону антиамериканизма более образованные слои российского общества — те, кто в большей степени уповал на успех реформ и идеализировал США в предшествующие годы, а затем разочаровался в своем идеале. Более того, авторы утверждают, что вплоть до конца 1990-х в стране не существовало массового антиамериканизма, но элиты начали использовать его в своих инструментальных целях — для переноса ответственности за неуспех реформ на внешнюю силу. К тому же, повторимся, внешняя политика самих США давала достаточно оснований для усиления негативного отношения к ним.

Можно дополнить это рассуждение. Для образованных классов (ранее выступавших в качестве оплота проамериканских настроений) в 1990-е годы резко расширились возможности непосредственного знакомства с США: стали намного более доступными и частыми поездки в Америку, учеба в американских университетах, встречи с американскими бизнесменами, миссионерами, туристами, студентами, наконец, столкновение с американским бизнесом и культурой (Макдональдс и Голливуд пришли в Россию). И неожиданным эффектом от этого стало появление «антиамериканизма знакомства», когда лучшее узнавание Америки приводило к разочарованию в ней той части населения, которая была носителем утопических взглядов на США.

Массированный пропагандистский антиамериканизм в 1990-е годы еще отсутствовал — но базовые эмоции для него созрели за это десятилетие. «Мюнхенская речь» Владимира Путина в 2007 году окончательно выразила разочарование российских элит в провале проекта «американизации России».